Брюс Макларен в детстве – The Bruce McLaren Movie

Брюс Лэсли Макларен родился 30 августа 1937 года и был вторым ребёнком в семье Макларенов, на семь лет моложе своей сестры Пэт, и на 10 лет старше второй сестры Джен. У его отца, Лэса, известного больше как «Поп», было три брата, и все они участвовали в местных гонках на мотоциклах. Так или иначе, все семейство Макларенов было всегда связано с автомобилями. Отец Лэса (дедушка Брюса) основал автобусный и грузовой транспортный бизнес перед Первой мировой войной, и сам Лэс был владельцем и управляющим автосервиса в Ремуере. Первым спортивным автомобилем своей семьи, который Брюс мог вспомнить, был четырёхместный «Зингер Ле-Ман» (Singer Le Mans), который вскоре уступил место большему 2,5-литровому SS1 1935, предшественнику «Ягуар». Не прошло много времени, как «Поп» начал гоняться на SS1 в клубных соревнованиях.

«Когда мне было 9 или 10 лет, я постоянно рисовал гоночные машины», — вспоминал Брюс. — «Я думаю, что моё желание стать конструктором пошло именно оттуда. Все мои остальные интересы были связаны со спортом, а так как я был новозеландцем, то особенно увлекался регби. Я был капитаном школьной юниорской команды. И не важно, что команда была никакой, я-то был капитаном! Ещё я был вторым боксёром в классе  – просто другой парень был больше меня…»

Брюс Макларен в возрасте девяти лет

Спортивная карьера Брюса прервалась, когда в возрасте девяти с половиной лет он почувствовал острую боль в левом бедре. Это случилось во время эпидемии полиомиелита, так что предполагали, что именно эта страшная болезнь его и поразила. После нескольких дней в постели и безрезультатного лечения от полиомиелита, его отправили на рентген. Результат оказался ещё более ужасным: у Брюса обнаружили болезнь Пертеса, и были опасения, что он никогда больше не сможет ходить.

Болезнь Пертеса, также известная как болезнь Легга-Кальве-Пертеса, была описана в 1910 г. американцем Леггом, французом Кальве и немцем Пертесом. Характеризуется она потерей циркуляции крови в головке бедренной кости у детей, что приводит к гибели в ней клеток. Обычно за этим следует период реваскуляризации (прим.пер. – восстановления кровоснабжения), длительностью от 18 до 24 месяцев. В течение этого времени кость мягкая, в ней под давлением могут образоваться трещины, что приводит к разрушению головки кости. Если болезнь не лечить, то со временем поврежденная головка выздоравливает, но принимает несферическую форму, т.е. остается навсегда в организме в неправильной позиции, что ведёт за собой плохую подвижность ноги и постоянные боли.

Предотвратить болезнь Пертеса невозможно, потому что никто не знает причину её возникновения. Во времена Брюса детей с этой болезнью лечили либо путем полной разгрузки пораженного сустава, либо больных обязывали ходить только на костылях, а иной раз вообще мог быть прописан очень длительный постельный режим. Сейчас лечение менее экстремальное, с использованием хирургического вмешательства, скоб и гипсовых повязок, в зависимости от стадии заболевания.

Брюс переехал в «Дом Уилсона для хромых детей» в Окленде. «Когда я прибыл в «Дом Уилсона», меня уложили на раму Брэдшоу, мои ноги заключили в толстый упругий гипс, подвесив на них грузики», — писал Брюс в своей автобиографии «Из кокпита» в 1964. – «Я не чувствовал боли, поскольку не оказывал давления на бедро. Вскоре я совсем привык к вынужденному безделью».

Брюс с сестрой Джен во дворе дома Макларенов

Его мать, Рут, которая скончалась на Пасху в 2004-м в возрасте 97 лет, так вспоминала эти беспокойные дни: «Лечения не было. Он лежал на приспособлении, называемой рамой Брэдшоу, у которой были большие велосипедные колёса, и его просто везде катали. Он лежал на ней 2 года, и ни разу не слез с неё. Его купали на ней, учили на ней, и всё остальное также делалось на ней».

В Доме Уилсона было четыре-пять парней, одногодок Брюса, которые также были заключены в эту раму. Мальчики вскоре обнаружили, что могут дотянуться до больших задних колёс, и таким образом получили скрытую возможность самопередвижения. Конечно, были «гонки» вокруг больницы и, с такими неустойчивыми средствами передвижения, аварии были неизбежны. Брюс описал один из самых зрелищных завалов: «Однажды утром мы решили попробовать нечто новенькое, так что мы соединили три или четыре кресла-каталки в паровозик и выползли на территорию госпиталя. Вместо ступенек были рампы, которые идеально походили для того, чтобы разогнаться. Мы оттолкнулись вниз с первого склона и быстро набрали скорость. После второй рампы мы неслись на высокой скорости, как вдруг ужасная мысль пришла мне в голову — в конце «трассы» нас ждал медленный правый «поворот». Не могло быть и речи об остановке нашего неуклюжего «мобиля», или попытке вписать его в поворот хоть каким-нибудь способом, так что наша авария случилась «на прямой».

Завал был колоссальный, кресла-каталки разлетелись каждый в свою сторону, но мне досталось больше всего. Моя рама Брэдшоу отсоединилась от кресла и отправила меня ногами вперёд в цветочную клумбу. Воцарилась паника, но моё кресло удалось присоединить обратно к раме, клумба была приведена в более или менее нормальное состояние, и мы успели вернуться обратно в дом до прихода старшей медсестры. Я думаю, что никто так и не узнал об этой маленькой утренней вылазке».

Брюс Макларен на раме Брэдшоу

Брюс отметил свои десятое и одиннадцатое дни рождения в Доме Уилсона. Потом настал день, когда ему, наконец, разрешили встать.

«Доктор велел мне стоять, не пробовать ходить — просто попытаться нормально стоять. Мои ноги болтались в воздухе пару лет, так что я, возможно, уже и позабыл как это – ходить. Я выпрямлялся до тех пор, пока не понял, что стою вполне естественно. Доктор посмотрел серьёзно и начал обсуждение медицинских деталей с медсёстрами. Это меня немного нервировало, и я решил посмотреть вниз, чтобы убедиться, что мои ступни направлены в правильную сторону. Главная проблема оказалась в том, что я держал свои ноги прямо. Я и позабыл, что когда ты встаёшь, твои колени слегка согнуты, и никто даже не подумал напомнить мне об этом. Я расслабил мускулы, и все, включая меня, облегчённо вздохнули. Но, оказалось, что грузики на моей левой ноге справились со своей задачей не вполне успешно, потому как эта нога была немного короче, чем правая».

Всю оставшуюся жизнь Брюс носил обувь с каблуком на левой ноге, и когда на нём были гоночные ботинки, то хромота при ходьбе была очевидной. Ты обычно принимаешь это в человеке и потом совсем не замечаешь, но сейчас, при просмотре старых съёмок, где он прогуливается по пит-лэйну, легко заметить, насколько отчётливой была эта хромота.

Его старшая сестра Пэт рассказывает: «Болезнь сделала Брюса очень понимающим мальчиком. Он провёл два года в этой раме Брэдшоу, и хотя он всегда участвовал в шумных выходках, я думаю, он превратился из счастливого маленького мальчика в очень глубокого, внимательного к другим человека, которым он и остался до самого конца своей жизни.… Это сделало его более чутким к проблемам других людей, полностью раскрыв в нем такие качества как способность сострадать и помогать людям.

Брюс сильно хромал из-за своего бедра, и когда он особенно уставал, его походка становилась качающейся. Это также периодически приводило к головным болям, потому что его позвоночник не был полностью прямым, т.к. одна нога была короче второй. Я думаю, что если бы он не погиб, то сделал бы эндопротезирование (прим.пер. — замена шейки и головки бедра на металлический протез)».

Пока Брюс был в Доме Уилсона, его отец лелеял мечту заменить свой SS1 на новый спортивный «Ягуар XK120», и однажды он принёс с собой в больницу большой иллюстрированный каталог, чтоб Брюс взглянул на него. Лэс пытался убедить себя, что он может позволить себе такую машину. В конце концов, он бросил эту идею, но этот каталог «Ягуар XK120» изменит всю жизнь Брюса, и благодаря этой книжке имя Макларена будет вписано в зал славы Ф1.

«Там было изумительное изображение 3,4-литрового двигателя с двумя верхними распредвалами в разрезе, и я сосредоточенно изучал этот рисунок», — вспоминал Брюс. —  «На протяжении долгого времени он значил для меня не больше, чем замысловатая куча штырей и валов, но после того, как я прочитал справочный листок данных и стал делать из этого выводы, я начал понимать, как работает двигатель». Ему было 11 лет, и с этих пор он начал проявлять интерес к автомобилям и их конструкции.

Брюс раздобыл миниатюрную модель двигателя самолёта объёмом в 1 куб.см и разбирал/собирал её так часто, что, в конце концов, привёл её в негодность.

«Когда я был готов вернуться в школу в 1951 г., я записался на инженерные курсы в Оклендском колледже, где главными предметами были математика, естественные науки, английский и история, и где в учебный план входила инженерная практика на заводе. Другими словами, нас учили пользоваться напильником, ножовочной пилой, токарным станком, перфораторами и т.п.».

Должно быть, его способности были замечены, потому как его сразу зачислили в группу отличников. Но даже тогда целью Брюса была карьера гражданского инженера, а не гоночного. Это придёт потом.

Теперь, когда Брюс снова мог двигаться, отец стал брать его с собой на соревнования по подъёму на холм и на гонки на пляже, но было очевидно, что SS1 не может одновременно служить и гоночной машиной, и семейным автомобилем. Лэс стал присматривать что-то, созданное специально для гонок, но в пределах бюджета.

Он нашёл «Ольстер Остин Сэвен» (Ulster Austin Seven), двухместную гоночную версию повсеместно распространённого 750-кубового «народного автомобиля» 1920-х «Остин 7». Херб Гилрой гонялся на этом автомобиле в местных соревнованиях и разобрал машину для полной перестройки, однако это был один из тех проектов, которые, казалось, никогда не венчались успехом, потому что конечный результат, вероятно, был бы не намного лучше оригинала. Маленькая гоночная машина прибыла в виде коробок и пакетов с деталями, и Брюс помогал своему отцу собирать автомобиль, чтобы, в конце концов, самому сесть за его руль. Сестра Пэт помнит, как Austin появился в кузове грузовика: «Там были все виды разрозненных деталей в коробках и мешках из-под сахара, я и мама смотрели на всё это, потом друг на друга, и удивлялись, во что же парни ввязались».

Брюс потом сравнил свой ранний опыт с опытом Колина Чэпмена, чьи первые гоночные машины были сделаны на основе таких же «Остин». Брюс свято верил, что всe, кто вырос на этих «Остин 7», имели именно то, что нужно для начинающего гоночного инженера:

«Частью моего обучения в средней школе было черчение, так что я хорошо владел базовыми навыками, но моим любимым предметом было то, что мы называли инженерной математикой – математика, применяемая в сфере инженерии. Я был хорош в этом частично из-за того, что меня это интересовало, а также потому, что в то время мне особо нечем было заняться. Какое-то время я не мог заниматься спортом, хотя в конечном итоге я вернулся к плаванью и гребле, так что единственным возможным для меня хобби было что-то связанное со школой. Я тяготел к предметам, которые применялись в автоспорте и инженерии – формулам расчёта мощности двигателя, влияния центробежной сил, ко всему, что было связано с конструкцией гоночного автомобиля».

Брюс был всё ещё очень молод, чтобы ездить по дорогам общего пользования, так что он добирался в школу на своём велосипеде. «Мне можно было только мотаться туда-сюда на велике и заниматься плаванием», — писал впоследствии Брюс. — «Доктора запретили принимать участие во всем, что походило на регби. Крикет был разрешён, но он никогда меня не интересовал, а вот вето на регби стало самым большим ударом. Это означало крах моей амбиции, уходящей корнями в ранние школьные годы. Как и большинство мальчишек в Новой Зеландии, я хотел войти однажды в состав «Ол Блэкз» (All Blacks, национальная команда Новой Зеландии по регби)».

Проект «Ольстер Остин» был идеален для совместной работы Леса и Брюса, а для отца — так ещё и возможностью передать свою смекалку и знания сыну – то, чему никогда не обучат в техническом колледже. «Их взаимоотношения были чудесными», — вспоминает Пэт. — «Да что там говорить, это было прекрасное сотрудничество отца с сыном. Они уважали друг друга, и когда Брюс повзрослел и стал знать больше папы об автомобилях, двигателях и т.п., отец, бывало, прислушивался к Брюсу. Это было похоже на смену ролей. Отношения между ними строились на большом взаимном уважении и почтении».

Пэт вспоминает жизнь в доме в те дни: «Мы наслаждались ужином с деталями гоночных автомобилей на столе, но это было замечательное время. Я уверена, что во многих случаях ни папа, ни Брюс не замечали, что едят, потому что они были больше заинтересованы тем, как бы им выжать ещё чуток больше скорости из каждой маленькой детали. Они всегда искали пути для этого. Жизнь вращалась вокруг этого «Остин Ольстер»».

Отсутствию прав у Брюса пока что придавалось минимальное значение. Он научился сложностям управления автомобилем, гоняя по импровизированной трассе в форме восьмёрки между лимонными и сливовыми деревьями в их саду, расположенном в состоятельном пригороде Окленда. Должно быть, помогал и тот факт, что соседями была семья Фаулдсов: их компания, «Сибрук Фоулдз» (Seabrook Fowlds), была представителем «Остин». В дальнейшем они будут импортировать спортивные автомобили «Остин Хейли» (Austin Healey) для Росса Дженсона и Лэса и Брюса Макларенов, на которых они гонялись в Ардморе (прим. пер. – трасса, принимавшая БП Новой Зеландии в 1954-1962 гг.).

Пэт только раз прокатилась на «Ольстер»; Брюс был за рулём: «Это была очень пугающая поездка по подъёмам и спускам [улицы] Апленд Роад. Я была не вполне уверена, что мы впишемся в поворот, но мы доехали обратно до ворот в целости и сохранности. Я поклялась и объявила тогда, что это была первая и последняя моя поездка в этой машине. Так и случилось…»

Первая поездка Лэса Макларена на «Ольстер», как потом вспоминал Брюс, была весьма похожей: «Папа отправился на свою первую пробную поездку, и я с нетерпением ждал её окончания, чтоб узнать о его впечатлениях. Когда он, в конце концов, остановил дымящий «Ольстер», то был бледен и трясся. Эта гоночная машина была самой адской, которую он только мог себе представить. Конечно, она ехала нормально, но она не останавливалась, не слушалась руля, а что касается управляемости… у него просто не было слов!». Он был полностью за то, чтоб тотчас же продать её, но Брюс убедил его оставить автомобиль и позволить ему поработать с ним. К счастью, «Поп» уступил.

Мальчишкой Брюс, парень на трёхколёсном велосипеде, заработал что-то вроде репутации среди механиков автосервиса Макларенов, расположенного за углом дома семьи. Пэт говорила, что он любил работать рядом с ними, чиня велосипед с помощью каждого гаечного ключа, до которого механики собирались дотянуться. В отличие от этого, над «Ольстер» работали в основном на заднем дворе дома. «Я предполагаю, что часть каких-то работ проводилась в станции обслуживания, но я не думаю, что это реально как-то повлияло на ведение бизнеса».

Семья брала Брюса с собой во время поездок в пляжный домик в Мюривай-Бич (прим.пер. – прибрежный населённый пункт на западном побережье Северного острова Новой Зеландии) на дорожной версии рамы Брэдшоу, но теперь, когда «Ольстер Остин» был на ходу, Брюс с отцом делили место за рулём. Пэт вспоминает: «Я думаю, отец получал такое же удовольствие от вождения, как и Брюс. Когда папа осознал, что Брюс был чуточку легче и мог ехать чуточку быстрее, то именно Брюс стал всё чаще участвовать в различных заездах, а папа воодушевлял его и помогал в технических вопросах».

Самой важной датой в сознании несовершеннолетнего Брюса был предстоящий 15-й день рождения, что означало две вещи: он мог получить права и, как следствие, мог претендовать на лицензию для участия в соревнованиях. Брюсу казалось, что только наматывание миль на маленьком «Остин» позволит ему набраться опыта перед экзаменом. Для этого он затеял пробные поездки ранним утром по местным улицам.

«Однажды ранним утром мне пришлось позвать отца, чтобы тот помог разобраться с механическими, а не юридическими проблемами…», — писал Брюс в 1964 году. — «Я встал слишком рано и обнаружил, что машину трудно завести. Проверка показала, что топливная система и система зажигания функционируют, но мотор всё ещё отказывался заводиться. Я скатил автомобиль с подъездной аллеи и прыгнул в машину, чтоб позволить ей катиться вниз по дороге. Я был почти у подножья холма, когда она завелась, а потом всё случилось внезапно. Она начала устремляться к другой стороне дороги, намертво заблокировалась и остановилась. Я понятия не имел, что случилось, и, опасаясь худшего, «Поп» помог мне взять «Ольстер» на буксир позади грузовика автосервиса.

Как оказалось, я слишком обогатил смесь в своих попытках завести машину, и беспримесный бензин смыл всё смазочное масло со стенок цилиндра. Когда мотор завёлся, то между поршнем и стенкой цилиндра не было даже плёночки масла, и двигатель заклинило. Отец не был доволен. Он сказал мне, что если я настаиваю на таких ранних сессиях, то я должен ограничить свою тестовую зону небольшим расстоянием от дома, чтобы иметь возможность самостоятельно дотолкать автомобиль в случае неисправности.»

Наконец его долгожданное 15-летие наступило, но к этому моменту Брюс отказался от идеи сдавать экзамен на маленьком «Ольстер»: «Я не думал, что шумный, небольшой «Ольстер Остин», у которого фактически не было тормозов, и чья управляемость была сомнительной, а подвеска — очень подозрительной, впечатлит экзаменатора, так что я взял у друга на время «Моррис Минор» 1949 года с боковым расположением клапанов у двигателя. Поначалу я нервничал – а кто не нервничает в такие моменты? Но потом я прокатил его по кварталу пару раз, совершил несколько поворотов и проделал разворот. После этого я ответил на стандартные вопросы из правил дорожного движения, были улажены все необходимые формальности – и вот я заполучил свои права. Наконец-то. Теперь я был готов к гонкам».