Брендон Хартли – Mark Thompson/Getty Images

Сердце – мой внутренний метроном, с ним я держу нужный темп.

Гонки – хаос, а я прикован к небольшой и мастерки спроектированной ракете. В голове думаю о миллионе вещей ради одного – скорости. Баланс безумия и рассудительности – в этом и есть гоночный навык. Я должен быть разумным. Я должен быть спокойным. Я должен быть здравомыслящим.

Сердце подсказывает, в нужном я состоянии или нет. Я доверяю ему, оно не подводит. Хотя, был один раз. В октябре 2017-го, и дело было не на трассе.

Раннее утро, звонит телефон. “ВХОДЯЩИЙ: Хельмут Марко”. Восемь лет назад, когда я был в молодежной программе “Ред Булл”, любой звонок от Хельмута – руководителя программы и одного из самых влиятельных людей в Формуле-1, – был плохим знаком. Когда я неважно выступал в молодежных сериях, он непременно звонил, а еще он всегда сообщал новости о контракте. Он говорит мало, и уж тем более почти никогда не хвалит. Хельмут честен, и я ценю его за это. Мне удалось сохранить хорошие отношения с ним и командой даже после расставания в 2010-м.

Середина сезона, я выступаю в WEC за “Порше”, но мое сердце по привычке заколотилось. Отголосок из прошлого, такой бессмысленный – ведь я изменился, стал чемпионом мира и заработал уважение Хельмута. Он был краток: “Мы хотим, чтобы ты день отработал на симуляторе “Ред Булл Рэйсинг””. Я выдохнул: “Конечно, буду”.

Всё. Я ничего не спрашивал, Хельмут бы не ответил. Мне хотелось, чтобы это имело отношение к Ф1, но по факту я ничего не знал. Мне было 28, и я уже подозревал, что шансов оказаться в Ф1 почти не осталось. Я никогда не сдавался – зачем мне это? Чтобы сдаться, много не надо, однако я знал, что симулятор может быть шансом, а может и не быть. Я даже не знал, кого еще они позвали на тесты, поэтому просто обрадовался возможности показать “Ред Буллу”, на что я способен с – пускай виртуальной, но – машиной. Не хотелось упускать шанс – а то уже есть такой опыт.

Много же пришлось мне пройти, чтобы оказаться в этой точке.

Помню, однажды в семь лет я выиграл картинговую гонку в Новой Зеландии. На мне была футболка с Жаном Алези, которую подарил отец. Я восторгался Алези. Он выступал под номером 28, как и я. Отец тоже гонялся под этим номером, и даже мой старший брат, Нельсон был под этим номером. А еще Алези гонял на той красивой красной “Феррари” – достаточно, чтобы стать фанатом.

И вот стою я на подиуме и вдруг говорю на всю толпу: “Однажды я стану Жаном Алези!” Выглядел таким идиотом, наверное. Какая глупая мысль, я ведь ради удовольствия гонял на картах у себя дома на Северном острове. Ф1… Ф1 была другой планетой.

Брендон Хартли – Brendon Hartley

Ну, вот таким я был. Супер-конкурентоспособным и уверенным. С первого заезда на карте я осознал, что ненавижу проигрывать. Мне было шесть, когда отец разрешил сесть за руль семейного карта. Гоняться я должен был с братом, который на четыре года старше. На тестах перед гонкой я заметил, что Нельсон заметно быстрее. Тогда я по-детски возомнил, что дело не в навыке, а в карте. Когда мы вернулись домой после тестов, я пробрался в гараж, чтобы сравнить настройки. Оказалось, у нас разные коробки передач и еще несколько деталей. Я сразу же отправился к отцу, закатил истерику, руками махал. Бесполезно, он был боссом. На следующий день Нельсон обошел меня на круг – и не из-за другой техники уж точно.

Поскольку он был старше, мы больше не соревновались друг с другом. Помню ярко: когда он меня обогнал, меня захлестнула страсть, потребность быть первым. Тогда я осознал, насколько конкурентоспособен. Задним числом думаю, может фраза про Алези стала вызовом для самого себя.

В детстве в моем мире были только школа, семейная мастерская и гонки по выходным. Мама, папа и брат до сих пор держат фирму в Палмерстон-Норт, в которой проектируют и производят гоночные двигатели. После уроков я настраивал свои карты в преддверии уик-энда. Семья твердит, что в детстве я не отличал отвертку от серповидного ключа, но я точно говорю: когда надо было, я марал руки еще как.

Жаркими новозеландскими выходными я пропадал на трассе. 48 часов дышал только смесью из масла, бензина и выхлопных газов. Успевал взмокнуть от пота еще до старта. Мы были небогаты, карты делали сами, ели пирожки между заездами и на трассе отдавали всю душу. Пускай я сказал тогда, что стану гонщиком Ф1, но ведь выступал я только потому, что мне это нравилось. Ничего не изменилось.

Брендон Хартли – Brendon Hartley

Отец с братом открыли много возможностей для меня. Будучи старше, Нельсону пришлось быть подопытным кроликом. Они настраивали сначала карты, потом автомобиль “Формулы Форд” в течение четырех лет, и потом я прыгал за руль. Они взяли на себя беготню, а я добывал результат. До 15 я выступал за семейную команду, после чего оказался в серии “Тойота”.

Еще в формуле “Форд” меня поддержало несколько местных: они даже создали долевую платформу, чтобы профинансировать мою карьеру. В меня верили, и в итоге, когда мне было 14, мы заключили контракт. У спонсоров были связи с Америкой, но по мере роста загруженности, деньги кончались. Так мы наткнулись на электронный адрес Хельмута Марко. Мы, в общем-то, знали его, но не осознавали масштаба его личности. Отправили письмо, просили что-то вроде десяти тысяч долларов – да, мы были в отчаянии тогда. Дело в том, что мы увидели у некоторых гонщиков лого “Ред Булл” на шлемах, и решили, что мало ли, может Хельмут смотрел наши гонки.

Смотрел. Или кто-то другой в команде смотрел – не важно, несколько недель спустя по почте мы получили контракт. В 15 лет я летел в Эшторил в Португалию на тесты молодежной программы “Ред Булл”. Не картинг с папой на солнышке, в общем. Настали другие времена. Шанс приблизиться к мечте, которую я не всегда осознавал. Я справился и пару недель спустя переехал в Европу, оставив позади маму, папу, Нельсона и нашу мастерскую.

В 2007-м, на второй год после переезда, я выиграл формулу “Рено 2.0”. Я был счастлив, ведь конкурентов было много: 35 лучших гонщиков со всего мира. В 2009-м я стал резервным гонщиком “Торо Россо” и был вот уже в шаге от “Формулы-1”. В полушаге. И тут всё начало разваливаться.

Я выступал в ещё двух других европейских сериях, параллельно приезжая на этапы Ф1, чтобы, случись что, тут же прыгнуть за руль автомобиля. Мне было 19, и я был измотан, потерян и не в своей тарелке в паддоке. Не понимал, чего от меня ждут, и психически совершенно не был готов. Да, у меня была скорость, но… Казалось, я замкнулся. Это отразилось на результатах в молодежных сериях – а ведь это единственная возможность доказать, что ты достоин места тестового гонщика. Я потерял уверенность, чувствовал себя несчастным и в итоге выгорел.

Когда в 2009-м в “Торо Россо” освободилось место, руководство уже подметило мою нисходящую кривую. Место досталось Хайме Альгерсуари. Никогда не забуду этот телефонный разговор с Хельмутом. “Сорри, мы взяли Хайме”. Хельмут всегда говорит мало.

Это разбило мне сердце. Я был так близок… Резервный гонщик – я был следующим в списке, вот в чем дело! Но мои результаты были недостаточно хороши. Сейчас я это понимаю, но тогда мне пришлось тяжело. Моя уверенность была убита, а разум отправился в темную комнату. Не прошло и года, как “Ред Булл“ прекратил финансировать меня, в итоге я остался без команды и без денег.

Если не гонщик, то кто я вообще? Когда место в Ф1 прошло мимо меня, я добрался до дна, так что второй звонок Хельмута принес … облегчение. Мне нужно было начинать с чистого листа и самостоятельно – это вдохновило меня.

Оглядываясь назад, я испытываю бесконечную благодарность моей нынешней жене, Саре. Когда ей было 18, она скопила деньги, чтобы отправиться ко мне в Великобританию. Во всем я опирался на нее, если бы не она, не знаю, где я бы сейчас оказался. То же относится и к семье и моим спонсорам в Новой Зеландии. Я не осознавал, насколько значительную роль все они играли в моей карьере. Когда я начал вставать на ноги, они были моей финансовой и моральной опорой. Гонки – это моя жизнь. Я прошел слишком долгий путь, а моя семья слишком многим пожертвовала, чтобы я вот так сдался.

Мы с Сарой откладывали деньги (она работала в ресторане, а я подрабатывал на симуляторе у “Мерседес”) и решили отправиться на тесты ЛМП2 во Франции перед стартом сезона-2012. Мне нужен был шанс показать кому-то на что я способен. Я взял с собой три вещи: гоночный костюм, шлем и банковский чек.

Большинство команд уже укомплектовало состав на тесты, так что мне пришлось бы платить за такую возможность. Я ходил по паддоку, знакомясь с каждым руководителем, стараясь убедить дать мне проехать 20 или 30 кругов. Я готов был потратить на это сколько угодно времени. В итоге команда “Бутсен-Жиньон” предоставила мне шанс. Всё прошло не прям уж сказочно, зато сработало.

Я потопал на выход из темной комнаты. За следующие несколько лет я влюбился в автогонки на выносливость и прокачал свой навык в них. Гонки на выносливость и формулы – абсолютно разные миры. Всё уникальное: от взаимоотношений между напарниками до особенностей управления автомобилем долгий период времени.

Меня постоянно спрашивают, не угасло ли желание быть гонщиком Ф1, особенно после побед в Ле-Мане и двух титулов WEC за “Порше”. Коротко: нет. Но всё сложнее: время в гонках на выносливость прошло восхитительно. Мне понравилось выступать с Марком Уэббером, Тимо Бернхардом, Эрлом Бамбером и остальными напарниками. Трудно было переварить новость об уходе “Порше” из WEC в конце сезона-2017. Мозг тут же вспомнил момент, когда я лишился контракта с “Ред Булл”. Я снова оказался на перепутье и сделал то же, что раньше: связался с Хельмутом Марко.

Я начал: “Хельмут, я теперь другой человек, чем восемь или девять лет назад. Если будет какая возможность, я готов”. Молчание. Вообще ноль реакции. Я продолжил продавливать ситуацию, рассказывая, что со мной было и где я был. Он прервал меня: “Окей, я понял”. Хельмут всегда говорит мало. Я повесил трубку, осознавая, что если подвернется шанс оказаться в “Формуле-1”, то только благодаря этому звонку.

Молчание несколько месяцев, и вдруг звонит телефон. Сердце колотится, и вот я уже еду в Великобританию, чтобы сесть за руль симулятора “Ред Булл Рэйсинг”. Две недели спустя я оказываюсь на Гран-при США в Остине. Как гонщик “Формулы-1”, наконец-то.

Брендон Хартли – Javier Corso/The Players' Tribune

Я испытал новые, захватывающие чувства от того, что вернулся в паддок, но ничего не сравнится с первым управлением автомобиля Ф1.

Когда заводится двигатель, а за тобой 900 лошадиных сил… мурашки по коже. Трасса в Остине была влажной, когда я впервые выехал, но как только просохло, я оторвался. Безумие. Проезжая первый раз через эски, я буквально еле выжил: казалось, что голова вот-вот оторвется от шеи. Современные автомобили Ф1 страшно быстрые. Огромные шины, высокая прижимная сила – да они монстры в скоростных поворотах. Было круто. Бесконечно круто.

Последние этапы того сезона прошли как в тумане. Я старался запомнить как можно больше информации и поскорее привыкнуть. Я так благодарен “Ред Булл” и “Торо Россо”. Все, начиная от Хельмута, до каждого работника в Фаэнце, постоянно поддерживали меня.

В прошлом году у меня не было времени успокоиться и осознать, где я на самом деле оказался. В это межсезонье я, наконец, смог это сделать. Стать первым новозеландцем в Ф1 с 1984 года – огромная честь. Знаете, до сих пор не верится. Брендон Хартли, гонщик Ф1. Даже сейчас читаю несколько раз, чтобы поверить.

Ничего не принимаю как должное. Я знаю точно, как трудно здесь оказаться и что значит быть гонщиком Ф1. Надеюсь, моя семья, жена и все, кто поддерживал меня, будут гордиться мной. Команде “Того Россо” скажу одно: давайте веселиться.

Я же новичок.